Эва Томпсон Имперское знание: русская литература и колониализм, 11 Фрагмент книги «Imperial Knowledge: Russian Literature and Colonialism». Опубликовано в журнале "Перекрестки" №1-2/2007 Русское колониальное присутствие на территориях с не-белыми жителями вызвало и искаженную литературную трактовку «аборигенов». Сабиржан Бадретдинов обратил внимание, что следы этнических стереотипов пронизывают всю русскую литературу. Кавказские автохтоны у Пушкина и Лермонтова – или безмолвны, или преступны; и никакая самоирония не смягчает этого отношения, как в случае с творчеством Джозефа Конрада. Воинственная враждебность со временем мало-помалу ослабляется, что подтверждается великодушным и снисходительным изображением Достоевским давно побежденных мусульман в «Записках из Мертвого дома» (1861). Простодушное включение Толстым немцев и поляков в число русских является примером готовности поглотить белые национальности империи, хотя большинство этих национальностей не желали подобного поглощения. Солженицын мурлычет от удовольствия, объявляя в «Раковом корпусе» доктора Гангарт русской немецкого происхождения . Но в этой повести нет и следа понимания того, что азиатские автохтоны могут иметь проблемы, которые находятся вне досягаемости сознания русских – что их основной проблемой могут быть сами русские. Как раз об этом работа Е.М. Форстера «Путешествие в Индию» (E.M. Forster «The Passage to India»). То, как не-белые автохтоны репрезентируются в постсоветских русских медиях и публичном дискурсе, – огромная и фактически не исследованная проблема, хотя множество конфликтных материалов подобного рода ежедневно преподносится новостными агентствами «Reuters» и «Associated Press». Когда самоуверенный голос России в XIX в. стал все более громко звучать за границей, именно ее великие романисты продуцировали доказательства того, что империя – это Россия и что судьба всех народов в границах империи – быть частью России. Посредством литературы огромное количество не-русских территорий было риторически присвоено Россией, и тогда окончательно сформировалась традиция, которая трактовала окраины империи как изначально русские. В России и за ее рубежами активно утверждалась идея, что Россия – это страна без природных границ и она продвигалась вперед только для того, чтобы защитить себя, и что ее мирная экспансия всегда имела лишь цивилизующее влияние. От «Кавказского пленника» Александра Пушкина (1822) и «Севастопольских рассказов» Льва Толстого (1855–1856) до «Далеко от Москвы» Василия Ажаева (1948) и «Утоления жажды» Юрия Трифонова (1963) русская культура рассказывала русскому народу и западным элитам, что территории от Бреста до Владивостока и от Карелии до Чечни по полному праву управлялись Москвой. Русифицированные местные элиты, русские колониальные поселенцы, советские спортивные команды и военные хоры демонстрировали заграничным аудиториям гомогенизированную русскую нацию. Но неуверенность империи и ее сомнения в справедливости своего колониального проекта выразительно проступают уже в первой строфе гимна несуществующего сегодня Советского Союза: Союз нерушимый республик свободных Сплотила навеки Великая Русь. Да здравствует созданный волей народов Единый, могучий Советский Союз! К тому же в этом тексте классически представлено «изобретение традиции», изложенное Дэвидом Кеннедайном (David Cannedine) и другими исследователями Западной Европы. Определение великая относится именно к Руси, а не к другим этническим группам. Этим предполагается, что величие Руси, кроме всего прочего, состоит в том, что именно она объединила разбросанные по отдельности нации, которые полностью удовлетворены своей принадлежностью к СССР. Удивительно: Русь восхваляется за ее агрессию против своих соседей. Более того, гимн несправедливо утверждает, что соседи удовлетворены своей второстепенной ролью в союзе. Как объяснялось ранее, термин Русь имеет много значений, и он может означать как Россию, так и всех восточных славян. Правда, гимн позволяет украинцам и белорусам поучаствовать в русском величии, но только в качестве миноритарной части Руси. Он подчеркивает окончательность союза и, имплицитно, вечное величие России. The lady doth protest too much (Дама протестует слишком сильно). Колониальная педагогика текста идет рука об руку с завершенностью политической формации, которую он поддерживает. Гимн был принят в 1944 г., когда Советский Союз одержал победу над нацистской Германией и оккупировал большинство стран в Центральной и Восточной Европе. СССР распался в 1991 г., но педагогикой гимна оперируют до сих пор. Питер Форд (Peter Ford) высказал мнение, что «одинаково как для либералов, так и консерваторов будущее России представляет большую важность, чем будущее тех стран, которые окружают ее и которые когда-то составляли русскую империю, а затем Советский Союз». Форд отмечает также, что в 1997 г. Аман Тулеев, губернатор Кемеровской области, высказался так: «Этот парад суверенитетов [декларирование независимости бывшими советскими республиками] уже остался позади... Содружество должно управляться его лидером, Россией». Президент Борис Ельцин в предисловии к своей книге «Борьба за Россию» писал: «Я всегда придерживался мысли, что Россия должна оставаться сильной державой во все времена… Мы получили статус великой державы в наследство и он не только является основой для нашего сознания и нашей культуры, а и кодексом для каждой государственной структуры России». Леонид Фитуни, глава либерального Центра стратегических и глобальных исследований, сделал следующий прогноз: «Конечно, когда Россия станет на ноги, залечит свои раны, когда ее экономика вырастет, она посмотрит за свои границы... Когда Россия будет сильной, неизбежно будет происходить процесс экспансии – сначала экономической, затем политической». Ури Раанан (Uri Ra’anan) заметил, что русская национальная идентичность была привязана к империи точно так же, как английская и французская идентичности к своим маякам-империям. Когда Евгений Примаков, тогдашний премьер-министр, 15 января 1999 г. сказал в своей речи, обращенной к сибирским губернаторам: «мы [русские] потеряли Советский Союз», он лаконично выразил одну из главных idées reçues русской истории. Эта зависимость от империи помогла установить в русской литературе иерархию ценностей и сделала возможным использование политической силы империи как плацдарма для привлечения к русской литературе мирового внимания. После Толстого и Достоевского бесчисленные миноритарные писатели и ученые укрепляли центральные положения русского культурного проекта, акцентируя внимание на защите страны, а не на агрессии, подчеркивая уникальную глубину русского человека, его способность переносить удары судьбы, суровый климат и враждебность Другого. Деколонизация и осознание темной стороны империализма снизили стремление к империальному самоутверждению на Западе, но не в России. Русские до сих пор любят исторические рассуждения, в которых Россия является основой мира. Обратим внимание на телевизионное обращение президента Ельцина 31 августа 1995 г., сделанное по случаю нового учебного года. Оно следующим образом призывает к почитанию тех, кто погиб во времена сталинизма: «Давайте не будем забывать, что коммунистическая партия сделала России, как много погибло офицеров [курсив автора], ученых, интеллигентов и крестьян» . Размещение в начале «офицеров» в перечислении достойных скорби говорит о таксономии, которая демонстрирует особое русское отношение к военным как к приоритетной части общества. Это наводит на мысль, что Российская Федерация продолжает быть армией со страной, а не страной с армией. Непреднамеренно Ельцин осветил здесь роль, которую военные силы сыграли в конструировании как русской идентичности, так и идентичности Другого. Вместе с тем проблема присутствия военных в русской литературе всегда игнорировалась русским литературоведением. Но если убрать героев с военными титулами из пьес Чехова или произведений Достоевского и Толстого, то они перестанут быть таковыми. #Острог_идентичность #Острог_западный #деколонизация #Острог_культурология Окончание следует