Эва Томпсон Имперское знание: русская литература и колониализм, 10 Фрагмент книги «Imperial Knowledge: Russian Literature and Colonialism». Опубликовано в журнале "Перекрестки" №1-2/2007 Саморепрезентация России Тот факт, что Россия смогла избежать терминологического присвоения Западом, позволил ей самой оказывать влияние на Запад не только посредством военной силы, но также через литературу и искусство. Это, конечно, не значит, что какая-то абстрактная страна, называемая Россией, сознательно работала над созданием своего образа для иностранцев или что Россия развивалась в культурной изоляции от Запада, а затем атаковала его своим уникальным дискурсом. Начиная с эпохи романтизма европейские культурные тенденции активно проникали в русскую культуру и тем самым увеличивали привлекательность России для европейского потребителя. Вместе с тем заметим, что поскольку западная интеллектуальная генеалогия кардинально отличалась от русской, то освоение западных тенденций в России давало совсем иные результаты. Траектория западной философии никогда не повторялась в России и не усваивалась русскими элитами. Формально Гегель оказал ощутимое влияние на Россию, но на самом деле русским элитам не хватало интеллектуальной базы к восприятию его философии. Два тысячелетия философствования, включая средневековую схоластику, уже лежали в основе западной идентичности к тому времени, когда Гегель появился на сцене – россияне ничего подобного в своем опыте не имели. Основные положения рационалистической логики, от Аристотеля до Декарта, не проникли в русскую культуру в такой степени, как в культурах западных стран . В частности, о чем я говорила в прошлой книге, русский дискурс слабо усвоил принципы идентичности и не-противоречия. Вместо этого русские элиты использовали духовные ресурсы восточного христианства, шаманизма и врожденной интуиции, которая предпочитала мыслить в парадоксах и поэтому увлеклась подобными формулировками Гегеля . Эта эпистемологическая база и легла в основу образа России, в котором сочетаются ранимость и сила, варварство и цивилизованность, непорочность и жестокость. Поэтому русский дискурс преимущественно позиционировал себя в пределах культурного пространства, определенного границами концептов жертвенности, креативности, патриотического посвящения и монархической славы. Вот он образ России, зафиксированный в памяти Запада: чрезвычайно творческая, величественная и географически бескрайняя страна, окруженная врагами, но обладающая поразительной культурной энергией и выдающейся любовью к отечеству. Огромные культурные усилия, сделанные Россией со времен Екатерины Великой (которая расширила границы империи на запад настолько, что это превратило ее в одного из главных игроков на европейской арене), отразились в русской литературе таким же образом, как имперские достижения Великобритании в английской литературе. Экономическая мощь России, все увеличивающаяся после очередной аннексии соседа, дала Екатерине Великой возможность предпринять изменения русской культуры с намерением поставить ее в один ряд с культурами Европы. Она ликвидировала греко-католическую церковь в Украине и Беларуси и отдала русской православной церкви собственность украинских и белорусских католиков. Позже была конфискована личная собственность и собственность институций, подозреваемых в причастности к восстаниям в западных провинциях империи. После восстания 1863 г. все римо-католические монастыри в Украине и Беларуси были ликвидированы, а большинство католических церквей конфисковано. Десятки тысяч людей оказались в тюрьмах, непоправимо разрушилась общественная и культурная жизнь, разорялись тысячи семей только появляющегося среднего класса – и лишь коренные русские наживались на мародерстве. Новейшие архивные публикации в деталях показывают преследования католиков в западных регионах русской империи; в книгах перечисляются тысячи архивных документов, свидетельствующих о притеснениях и экспроприациях католических приходов и монастырей. Как заметил Хью Ситон-Вотсон (Hugh Seton Watson), поражение поляков «подняло престиж русских в Европе». Но русские и иностранные читатели узнавали об этих и связанных с ними событиях лишь из косвенных упоминаний в русской литературе. Федор Достоевский высмеивал поляков в «Братьях Карамазовых», утверждая, что после восстания 1863 г. они поехали в Сибирь добровольно, как оплачиваемые служащие империи, а не как политические заключенные и ссыльные. Другие писатели были так же неточны. В «Отцах и детях» Ивана Тургенева (1862) есть сцена, когда Павел Петрович Кирсанов входит в комнату, в которой встречает Феничку, возлюбленную его брата. Нарратор отмечает, что «вдоль стен стояли стулья с спинками в виде лир; они были куплены еще покойником генералом в Польше, во время похода» . Покойный генерал вместе с братом Базарова принимали участие в подавлении польского восстания в 1830 г., и русская армия там не покупала вещи, а грабила. Из другого места романа мы узнаем, что брат Базарова был без гроша, когда присоединился к армии как военный доктор, но по возвращении он уже имел небольшое состояние. Английский перевод романа затемняет этот вопрос и не комментирует происхождения предметов, появившихся после военных кампаний России . Это классическая колониальная ситуация, когда империя навязывает свой дискурс проигравшим народам и вытесняет их видение истории даже из памяти. Рассмотрим коротко обстоятельства, которые дали возможность генералу Кирсанову и доктору Базарову обогатиться в Польше. 31 октября 1831 г., после подавления польского восстания, царь Николай I издал «указ об однодворцах и гражданах губерний западных». Тогда как крупные магнаты сохраняли свои земли и крепостных, мелкая шляхта лишалась своих дворов и хозяйств, становясь безземельными бедняками . Поэтому много стульев «с спинками в виде лир» в то время перешло в другие руки, но, естественно, не на условиях свободной торговли. Описание этих событий в произведениях колонизированных по тональности схоже с подобными описаниями в книге Франца Фанона «Изгои Земли» (Frantz Fanon «The Wretched of the Earth») . То, что это осталось незамеченным западной постколониальной критикой, свидетельствует о способности России все еще контролировать западный дискурс. Снова обратимся к Джорджу Кенану (George Kennan): «Выделяются два периода русской экспансии в Западной Европе. Один начинается с времен Екатерины Великой и длится до Первой мировой войны. Это было время династических соглашений, которые не слишком влияли на жизнь простых граждан в этих странах. Вопрос заключался лишь в смене правителя» . То, что дипломат уровня Кенана мог публично высказывать такие эксцентричные мнения, показывает, насколько идеологизировано было понимание России и как авторитетные игроки игнорировали очевидные факты, которые в множестве присутствовали как в западных, так и в русских источниках. Кенана можно сравнить с британским ориенталистом XIX в. лордом Эвелином Барингом Кромером (Evelyn Baring Cromer), для которого обитатели Ориента были объектом управления, а не субъектами, обладающими собственными легитимными намерениями и устремлениями. #Острог_идентичность #Острог_западный #деколонизация #Острог_культурология Продолжение следует