Украина: драматургия революции, ч.1 Характерные черты последней национально-освободительной революции Европы - пронизанность внутренними и внешними инфопотоками, большая личная вовлеченность акторов и свобода выбора ими пути, вызванная отсутствием видимых рамок процесса и его полустихийным характером. Все это наполнило украинские события невиданной доселе медиадраматургией, сделало их грандиозной театрализованной постановкой, идущей онлайн и разительно отличающейся от телешоу своей реальностью, динамикой, кипением и кровью. Вовлеченность российских «зрителей» в действо обеспечивается сбором денег «на Крым» и «на Донбасс», фактором беженцев, наличием на Украине родственников и знакомых, часто живущих или воюющих в «зоне АТО», иногда даже «грузом 200». Вовлеченность в действо первых лиц мира связывает зрителя с ними в хоровод друзей и врагов, усиливает чувство сопричастности и делает интерес к событиям непреодолимым. Как поздний СССР бредил Санта-Барбарой и жил от серии к серии, так Россия сейчас бредит Украиной. Российское общество спектакля, питающееся симулякрами (политической борьбы, научно-технического развития, гражданского общества, социального государства и т.д.) впитывает в себя украинские события, как губка. Давно забыта Олимпиада, потеряно расписание матчей, заброшены компъютерные игры. Боевик-стритфайтинг и сцены массовых беспорядков сменила трагедия расстрела на Институтской, сцены революционного насилия и национальной самоорганизации сменил откровенный фарс захвата административных зданий на Востоке с прямым подражанием атрибутике Майдана. Разыгранный как по нотам спектакль-спецоперация «Крымнаш» сменился комедией начала АТО, где суровые мужики на «Нивах» гоняют танки и берут в плен механизированные колонны десанта, и хоррором Одессы. Открытие театра военных действий добавило к списку жанров полномасштабную войну с ракетными обстрелами, руинированием, пленными, сбитыми самолетами и котлами. Боинг привнес то, чего не хватало – бессмысленное безумие фильма-катастрофы. Близость языка, понимание и узнавание «другого себя», общие древние архетипы (изломанные и покореженные у русских), артистизм и пассионарность украинцев – все это делает развертывающиеся сцены крайне интересными, высокохудожественными и полными драматизма. Хроника же войн где-нибудь в Мали, Ливии или Ираке российскому зрителю скорее отвратительна, чем интересна, чужда и непонятна. Разве что в Чечне и Дагестане ситуация обратная, что лишь подтверждает идею. Многие эксперты объясняют почти поголовную вовлеченность россиян в события вокруг Украины успехом пропагандистской машины РФ, а мы говорим обратное: успех пропаганды вызван крайним интересом к событиям, интересом, которому невозможно противиться. На фоне довольно безликих для постсо-ветского населения конфликтов современности явился сонм образов и героев, раскрашивающий ход событий в свои цвета и часто дающий вовлеченному зрителю основания для личных переживаний и личностного восприятия конфликта. Важность таких чувств не-оценима, мы знаем многих людей, чья поддержка определенной стороны конфликта (и даже участие в нем вплоть до гибели) вызвана симпатией и доверием к персонажу игры. Возникает ситуация шоу «Бегущий человек» (1987) с Арнольдом Шварценеггером. Продолжение следует...