До прихода в «Интеграл» Женя Белоусов вообще не пел. Он панически боялся открыть рот, даже на репетициях в гостинице, когда нужно было его ввести в вокальные подпевки. Когда я заводил разговор, что после басовых партий ему нужно будет выучить вокальные подпевки, у него на лбу и под носом выступали огромные капли пота, лицо краснело. Он испуганно говорил: «Я этого не смогу!» Не представляю себе музыканта, который не может подпеть. Поэтому приложил немало усилий, чтобы Жека этот страх преодолел. Не могу сказать, что «шли годы», но месяца три на это ушло. Женька уже пел в аккорде. Легендарный композитор Алексей Рыбников, автор рок-оперы «Юнона и Авось» предложил взять в репертуар его песню про нейтронную бомбу. Я, естественно, в те годы терпеть не мог политических заказух, но без таких песен нам бы никто не выдал гастрольного удостоверения. А Леша Рыбников оказался еще и по духу близок нам. Оставалось придумать, как эту песню спеть, естественно, в жестком роковом стиле. Придумал. Страшнючая смерть, в стиле «хеви-металл», витала в дыму над влюбленными, пытаясь их уничтожить. На роль влюбленного подходил совсем молоденький Женька Белоусов, он только пришел в «Интеграл». Тогда Ю.Лоза ещё трудился в «Интеграле», но его волосатую семитскую грудь трудно было представить в романтичной советской эротике. Я решил, что влюбленные - Женька и балерина, в дыму разденут друг друга, демонстрируя на сцене первый секс в СССР, а смерь их накроет болтающимися тряпками. Решил, что песня политическая, и секс простят, возможно в дыму никто ничего не увидит. Тогда про «фанеру» не только не слышали, даже слова этого не было. Женька наотрез отказался петь сольно, да еще и изображать влюбленного. Но меня нелегко сломать. Я его заставил. На премьере было позорище. Предчувствуя исход, я раз сто репетировал эту сцену. Но на премьере Белоусов рухнул в дым, пел лежа, а над ним ползала Любовь, ища его в дыму, чтобы нежно прижать. В дыму ни хрена не видно, дураку понятно, напустили побольше, чтоб не обвинили в разврате. Ужас наступил, когда закончилась песня. Он так и не встал, продолжал лежать! Секунды тянулись как века. «Отползай!» - истерично кричал я из оркестровой ямы. Но он был глух. Пришлось сделать полное «зтм» («затемнение» на театральном жаргоне), Выскочив из ямы, я стал орать техникам, чтобы уволокли Белоусова со сцены. Слава Богу, он остался жив. Кстати, в финале этой антиамериканской композиции звучала песня «Я за то, чтобы был мир» Александра Аярова. Под этой фамилией в Саратовской филармонии числился музыкальный руководитель группы «Шестеро молодых» Александр Розенбаум. Советский маразм! Не понимаю, почему им не нравились нерусские фамилии. Я тоже долгое время числился в афише Борисом, чтобы русскому уху было привычнее. Видимо, коммунисты считали, что у русских ушей есть какие-то проблемы с усвоением национального имени. Кстати одним из солистов ансамбля «Шестеро молодых» был молоденький парнишка - Коля Расторгуев.Кстати, Интеграл заканчивал концерт одной моей бездумной, но весёлой песенкой, на финал. Зал с удовольствием подпевал. Она называлась «Пой вместе с нами», но для краткости её называли «на-на», там был припев с бесконечным "на-на-на-на". Обычно я кричал из-за кулис «на-ну давай», это означало заканчиваем, поём последнюю песню. Отсюда пошло название следующей моей новой группы - НА-НА. В Ленинграде, мы записали эту песенку на радио и редакторы предложили придумать куплет против войны, чтобы им разрешили песню почаще крутить в эфире. Сляпали всё это за 3 минуты, нет за две.